Петля времени

Известно ли вам, дорогие мои, что в рамках диалектики жизнь и история развиваются по спирали? Я уверена, что это знают все! А я испытала это на себе.

Итак, в рамках диалектики история развивается по спирали. Когда я в институте сдавала философию веселому профессору с бородой везде-везде, я даже чертила, помнится, эту спираль, а он утвердительно кивал. Однако тогда я не знала, что по спирали будет развиваться и моя история…

Рассуждать об умном – это вообще не мое, поэтому позвольте, я сразу перейду к конкретике.

Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я вышла замуж в первый раз. Какого черта меня туда понесло, я объяснить не смогу сейчас даже сама себе – наверно, какие-то причины все-таки были, но я их не помню. То ли самостоятельности захотелось, то ли фамилию приспичило сменить, то ли охота было опередить подружек, старых девятнадцатилетних дур – я пошла в школу в шесть лет, и меня окружали сначала одноклассники, а потом и однокурсники на год меня старше. В юном возрасте это было очень заметно.

И я обзавелась мужем – серьезным молодым человеком старше меня на восемь лет, с армией за плечами, самостоятельным и готовым взять на себя все тяготы семейной жизни со мной. Если я когда-нибудь пойму, почему ко мне тянет серьезных мужчин с печальным взглядом много переживших людей, я вам расскажу. Пока у меня объяснения этому феномену нет.

Я помню, как классе, что ли, в девятом одноклассник проникновенно сказал: “Если тебя, Кудрявцева, кто-нибудь когда-нибудь возьмет замуж, это будет такой же дурак, как и ты. Ни один нормальный человек на тебя не позарится!”

А вот хрен вам на весь макияж! Впрочем, открою тайну – ДО свадьбы рот я никогда не открывала. Сидела, смотрела  и загадочно улыбалась, как на фото. А вот ПОСЛЕ свадьбы из меня извергался поток… Но было уже поздно.

Много переживший мужчина решил, что я тоже должна много пережить, иначе будет как-то несправедливо. И он привез меня в съемное жилье –  деревянный  дом в частном секторе с туалетом в конце огорода, с печным отоплением, с колонкой за километр от входа и с петухом, который будил меня пронзительным криком.

Я была абсолютно городской девочкой, которая только в девятом классе, в трудовом лагере узнала, как растет картошка. Меня позорили в этом же лагере на комсомольском собрании после того, как я “помыла полы” – вылила к хренам собачьим ведро воды на пол в коридоре казармы (или как называлось место, где мы спали? Барак?), бросила сверху пододеяльник и скакала по нему, в полной уверенности, что именно вот так моют полы.

Потом я притворялась больной, чтобы избежать прополки совхозной капусты, но меня разоблачили и опять позорили. Потом мне это все осточертело, и я удрала из лагеря вместе с подружкой. Не для того меня мама рожала, чтобы я тут полы мыла!!!

Мы шатались по Хабаровску, ночевали то в аэропорту, то на вокзале, пока нас не изловили учителя и не наваляли хороших люлей. После этого мне пришлось сменить школу….. Да и ладно.

В общем, увидев дом, я чуть не умерла. Макс меня торжественно завел в сени (это же называется сени? Ну такое место, куда летит ласточка весною….)  и сказал, что теперь я буду тут жить, а он уезжает в командировку. Зашибись!

Естественно, я привела туда товарищей, чтобы они немного скрасили мне жизнь. Из общежития. В неограниченном количестве – тогда еще свободно продавалось спиртное и докторская колбаса (я вышла замуж в 1988), и мы, накушавшись рислинга, жгли в огороде костер, прыгали через  него, жарили колбасу и пели песни. Было нам 18-19-20 лет,  как раз по телевизору шел Первый съезд, выступали Гдлян и Иванов, а мы задушевно орали в огороде под гитару: “Перемен! Мы ждем перемен!”

А еще: “Гудбай, Америка, оу!” и ” Я ломал стекло, как шоколад в руке…”. Местные алкаши внимали, аплодировали  и требовали отдать им пустые бутылки. Все это слегка примиряло меня с семейной жизнью и сельскими мотивами.

Потом Макс вернулся. Он не любил шумных компаний – ему уже было под тридцать, самое время мечтать, и он нас разогнал. И долго объяснял мне,  что я теперь женщина замужняя и интересы у меня должны быть соответствующие – вязание там, макраме, выпечка.

Я молча страдала – тогда еще я слушала, что говорят мужчины. Алкашам, похоже, изгнание источника получения творческого экстаза и пустых бутылок не понравилось, и как-то ночью они решили восстановить историческую справедливость. И пришли к нам.

Мы с Максом как раз выпили шампанского и собирались ложиться спать, когда во дворе залаяла собака. Я в пижаме села на кровати, а Макс пошел выяснить, в чем дело. Он отрыл входную дверь, и в дом с угрожающими криками начали ломиться какие-то люди. Началась  потасовка, а я этого не люблю. Схватив пустую бутылку из-под  шампанского за горлышко, я прямо в пижаме (а был декабрь месяц, на минуточку) полезла в окно, потому что дверь была занята, и напала на хулиганов с тылу.

Я тыкала в них бутылкой, кто-то пытался меня пнуть, Макс молча бил морду самому крупному, собака лаяла, петух проснулся, в общем, веселье было  знатное.

В конце концов, мы победили. “Это все твои ненормальные друзья” – недовольно сказал Макс. Я страшно оскорбилась! Это были вообще не мои друзья! Это были просто какие-то люди, которые хотели песен “Наутилуса” и пустых бутылок.

И я заголосила: “Видишь, там на горе возвышается  крест, под ним десяток солдат –  повиси-ка на не-е-е-ем! А когда надоест….” Макс поморщился и лег спать. А я хотела, чтобы он мне подпевал…. Дурак нетворческий!

Нет, все-таки я пела что-то другое, этой песни в 1989 еще не было. Ну, неважно. В общем, я ушла от него к Роме. Рома пел под гитару: “Кавалергарда век недолог…”, с шиком носил гарусные костюмы лунного цвета и говорил, что я нежная и удивительная. Мои друзья шли за мной следом и продолжали скрашивать мне жизнь – они, кстати, и сейчас делают то же самое.

Прошло лет, наверно, двадцать пять. Я не буду о них рассказывать, но несколько лет назад мы переехали в очередную новую квартиру. На третий этаж высокой сталинки. И у Ромы наконец-то появился свой кабинет, не совмещенный с кухней, спальней или детской.

Там он в нем прятался от жизненных невзгод – меня и детей, и сидел целыми днями, размышляя, созерцая и наслаждаясь тишиной.

На первом этаже нашего дома  жили алкаши – точно такие же, как в 1989 году, а может, и вообще те же самые. Некоторые люди вообще не меняются, они на одно лицо. Хорошие, в целом, граждане, я бы даже сказала – душевные. С элементами творческого поиска.

Там жили: высокий мужчина, немного похожий на спившегося орла, несколько женщин (какое место они занимали в этой семейной иерархии, я так и не поняла – жена, любовница, сестра и мать, наверно), и молодой парень. Видимо, сын. Иногда туда приносили какого-то орущего ребенка. И к ним ходили гости – друзья и недруги.

Рома с ними подружился – они приносили ему украденное дизельное топливо для джипа, а он давал им котлеты и хлеб. Я не возражала – мне не чуждо христианское милосердие, особенно за чужой счет.

Так вот, к чему я все это рассказываю? А вот к чему. Как-то вечером в дверь громко постучали. Я открыла без выглядывания в глазок и вот этого идиотского вопроса: “Кто там?”, который терпеть не могу.

В дверь попытались вломиться несколько пьяных особей. Впереди стоял сосед снизу и умоляюще протягивал ко мне руки: “Наташ,  позови братку! К нам пришли какие-то уроды! Надо помочь!!! По-пацански!”

В коридоре стояла пустая бутылка из-под шампанского, которое мы с Ромой пили накануне. Опять мусор не вынес! Я как-то машинально взяла ее за горлышко и двинулась в сторону коридора:

“Братку оставьте в покое. Он диссертацию пишет. А я сейчас подойду. Помогу. Чисто по-пацански!”

Вот тут я и вспомнила диалектику, развивающееся по спирали общество, веселого бородатого философа из моей студенческой жизни и заржала так, что со стены сорвалась рамка для фотографии. Та самая, о которой я уже где-то писала…

А алкашей разогнал сосед Юра, кряжистый мужик лет пятидесяти пяти. По-братски. Они летели с лестницы, как мои товарищи с огорода  при виде Макса в далеком 1989-ом….

“Видишь, там на горе возвышается крест… Под ним десяток солдат – повиси-ка не нем!”